СОЛНЕЧНЫЙ УДАР

Режиссер: Никита Михалков

Вот если бы мир перестал существовать в 1994 году. Не в 1995, когда Михалков получал «Оскар», а сразу после того, как он снял Утомленных солнцем. Не навсегда – на время. На двадцать лет. И не было бы неплохого, но бездушного и пафосного Сибирского цирюльника. Не было бы замечательного, но испорченного концовкой 12. И уж тем более не было бы этого безвкусного художественного суицида 2010 и 2011 годов. И Михалков не был бы ни воскрешенным советским генералом, ни благородным русским офицером, ни Александром III, ни Бесогоном… А затем, двадцать лет спустя, вышел бы фильм Солнечный удар. И никто бы слова плохого не сказал.

Это все к тому, что художника не должно быть слишком много. Художник может быть нескромным, претенциозным, высокомерным. Художник может быть каким угодно. Но его не должно быть слишком много. Михалков вышел за пределы экрана до такой степени, что это начало казаться неприличным. Что, тем не менее, не должно отвлекать от одной непонятной и ужасно нелепой мысли: Солнечный удар –  это очень хороший фильм.

Хотя конечно. Когда фильм закончился, и женщина слева в очередной раз всхлипнула в носовой платок, в голове была безумная, но вполне осуществимая идея. Я напишу две совершенно противоположные рецензии. Первая будет восторженной: в конце концов, человек, который снял Рабу любви, не может выстрелить себе в ногу бездарностью типа Предстояния или Цитадели. А вторая рецензия, опубликованная рядом, на той же самой странице, будет разгромной: может, очень даже может. И я буду искренним в обоих случаях, и в обоих случаях я буду прав.

Никита Михалков – это талантливый российский (я готов даже сказать «русский») режиссер. Но с годами уходит чувство меры, и говорит он в своих фильмах слишком много (нельзя, нельзя давать цитату перед титрами!) Каждая сцена и каждый символ его фильмов после 1983 года – это как кольцо, брошенное в конце алленовского Матч-пойнта. Черт его знает, в какую сторону оно упадет на этот раз. Но при всех моих претензиях к Солнечному удару (о чем ниже), Михалкова спасает эмоциональность и настоящая страсть к выбранной теме. Кольцо не перелетает и не падает в воду. Слегка покрутившись на грани, оно все-таки спасительно соскальзывает вниз.  

Солнечный удар построен на двух произведениях Бунина. Такой, по крайней мере, была первоначальная идея. Рассказ «Солнечный удар» и удивительный бунинский дневник Окаянные дни, где Ленин – это животное, а Маяковский – Идиот Полифемович. Но если без «Солнечного удара» здесь никак не могло обойтись, то Окаянных дней в этом фильме попросту нет. Единственное – это тот страшный, мучительный переход от царской России к советской власти. Михалков много играет со светом, но все же самое сильное, что есть в этом фильме, – это лицо главного героя. Вся эта распухшая серость. И один вопрос, который задается тут же, в лоб: «Что… что все это было?..»

Кто-то хочет в Москву, а кто-то – в кровавую римскую провинцию, к Понтию Пилату. Всегда приходится выбирать. Но даже несмотря на довольно-таки навязчивые переключения между двумя историями, царской и советской, все кажется вполне органичным. Русские офицеры распарывают погоны, подписывают советские бумаги и отчаянно и безвольно готовятся к будущему, которого, конечно, не будет. В частности, тот самый герой, чье бесцветное и непримечательное лицо вдруг начинает наполняться историей из прошлого. В 1907 году он плыл на пароходе и ощутил любовную страсть, которая солнечным ударом прошла по всему телу, но затем наутро исчезла и оставила только шаль под подушкой и перечеркнутую записку на столе.

Солнечный удар – это символ не столько гениальный, сколько неотразимый. У символов позднего Михалкова есть одна проблема: они очевидны. Закругленные и кастрированные, они почти лишены естественности, и ты будешь до бесконечности слышать голос мальчика, который будет бежать вдоль обрыва и кричать «Господин офицер, вы забыли часы!».. Летающая шаль, которую мы все уже видели тысячу раз. И детская коляска. И поршни, которые так настойчиво напоминают, например, о Крейцеровой сонате Швейцера. Но все-таки символы эти, от карманных часов до старых фотографий, бьют наотмашь.

Михалков вообще это умеет – бить наотмашь, до крови, до сентиментальности раздирая кожу и нерв. Взять, например, разгадку тех двух таинственных слов. Наверное, сцена будет понятна даже тому, кто не пережил того солнечного удара, о котором вспоминает главный герой.

Что касается заимствований, то здесь интересно. Красть у себя в тысячу раз опасней, чем красть у других. Красть у себя – это все равно, что признаваться в своих ошибках или верить в собственное превосходство. Но первое Михалкову не грозит, а говорить о втором уже как-то поздно и бессмысленно. Сцена секса (вполне, нужно сказать, неплохая) не может не напомнить об Утомленных солнцем, а из Неоконченной пьесы (определенно лучшего фильма Михалкова) здесь и ленивая атмосфера, и две сумбурные, надоедливые девицы («жабы зеленые»), и эта любимая его фраза: «А потом», говорит девушка в момент романтического напряжения, «а потом – суп с котом». И здесь можно долго думать: это целостное видение автора или это все же пародия на самого себя (думаю, что и то, и другое).

Из обычного еще шутки, которые то необязательно пошлые и надуманные, то вдруг неприлично смешные. А еще тщательная продуманность сюжета, безапелляционные монологи персонажей, пронзительная музыка Артемьева, безупречная игра актеров (совсем, кажется, неочевидных), несколько совершенно необязательных сцен (обед с фокусником – это слишком уж большая роскошь для трехчасового фильма) и, конечно, лицо самого Михалкова. На старой фотокарточке, приближенное до самого крупного плана. 

И все-таки хорошее перевешивает. В Михалкове есть, что любить: стиль, содержание, и то самое навязчивое величие, тот масштаб, которого в российском кино больше ни у кого попросту нет. Я готов даже закрыть глаза на весь тот бред, который он теперь говорит. В конце концов, Эзра Паунд поддержал Муссолини. Иногда – иногда – художнику можно что-нибудь простить. Пусть только на время... Никогда бы не подумал, что скажу это, но Солнечный удар – это мучительно хороший фильм.